У сильного всегда бессильный виноват?
Monday, 26 January 2009 22:12![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
maria_goryncevaКогда я была маленькая, я была большая. То есть я хотела сказать - крупная и рослая. И поэтому мне мало того что постоянно прибавляли года (в детстве это страшно льстит, в конце концов), так ещё и ожидали чего-то такого, каких-то таких качеств и поступков, которые мне были просто не по возрасту. Например, от меня ожидали, что я буду более терпима и великодушна к ровесникам, как если бы я была старше их.
Характер у меня при этом был спокойный и покладистый. Просто находка для взрослых: дадут игрушки, скажут играть потихоньку самостоятельно - ребёнок играет; книжку с картинками дадут - так и вообще праздник души для всех и сплошной пир духа - сидит дитя спокойно на диванчике, картинки разглядывает, в самом крайнем случае тихосамо с собою с нарисованными людьми и зверюшками ведёт беседу. А уж когда читать научилась (а научилась в четыре года), отвлечь и развлечь стало совсем легко.
В общем, была я тем, что в народе называется "тюха".
С самых детских лет дружили мы с... Назовём её Ларочкой - полной моею противоположностью. Маленькая, вертлявая, шумная, к книгам не прилежная. Но зато хорошо рисовала и была физически очень ловка. Наши родители работали вместе и тоже были дружны. Пока мы с Ларочкой ходили в детский сад, всё в наших играх было прекрасно. Когда мы подросли, нас определили в разные школы, поэтому встречаться мы стали пореже, но всё равно - охотно ходили друг другу в гости и подолгу играли вместе. Тут проявилась одна маленькая странность в Ларочке. Почти каждая наша игра, когда взрослых не было дома, кончалась дракой. Это было неприятно и жутковато, когда Ларочка, посреди какой-нибудь уютной возни со спящими игрушками или мирного рисования, вдруг вперяла в меня потяжелевший взгляд и тихим голосом, в котором клокотала явственная угроза, предлагала: "А давай подерёмся!" Драться мне не хотелось. Я отказывалась. Тогда она начинала разбрасывать игрушки, рвать мои рисунки или просто наносить довольно ощутимые удары.
Драться я не любила и не умела. Более того, я вообще считала диким, что девочки должны драться друг с другом, да ещё безо всякого повода (драку с поводом я всё же допускала). Но Ларочка налетала с какой-то недетской злостью, и мне ничего не оставалось как защищаться. Иногда я даже пыталась перейти в наступление, но Ларочка была ловчей, и мне прилетало больше. Входя в раж, Ларочка начинала кусаться, впиваясь мне в руки. Если я в процессе драки пыталась уйти домой, она становилась у двери и не пускала, побуждая оттаскивать себя и провоцируя всё ту же драку. Если дело было в нашей квартире, она отказывалась уходить.
Теперь-то я понимаю, что она вымещала на мне всю ту бессильную ярость, которую не могла обратить против родителей. Мать у неё была редкостная дура, отец - негодяй; оба были заняты своими разборками, а ребёнок для них служил родом домашнего животного. Они били и унижали её, и свою агрессию, свой гнев она обращала на тех, кто, как она считала, не может дать отпор. Позже она мне призналась, что мучила котёнка. Я была не столь беззащитна, как котёнок, и вот тут-то и начинается самое интересное.
Я НИКОГДА не бывала зачинщиком драк. Но я почти ВСЕГДА оказывалась виновата. Как?
Практически все наши драки завершались по определённому сценарию. Дойдя до полного отчаяния мучимого существа, которому уже нечего терять, до темноты в глазах, до звона в ушах и такой ярости против мучителя, которая вот-вот разорвёт всё твоё существо, я или наносила удар изо всей силы, или последним усилием отшвыривала от себя человекообразную собачонку, висевшую на мне, или отталкивала её - она летела, ударялась обо что-нибудь спиной, головой или иной частью тела и принималась истошно орать. Мне становилось страшно: вдруг я ей что-то повредила? Она была ловчее и выносливей, но я была корпулентней, за счёт чего мой удар или толчок получались мощнее. После этого Ларочка иногда жаловалась на меня родителям (а то и моей маме), но гораздо чаще скромно демонстрировала свои синяки вечером своей маме в ванной, после чего сообщала, что это я её ударила или толкнула.
Я тоже пыталась жаловаться. Мне никто не верил. Я была крупнее, а значит - сильнее, а раз сильнее, значит, должна была сдерживаться. Мою маму возмущало то, что я, такая большая, вообще лезу в драку с Ларочкой, такой хрупкой и миниатюрной. Мои рассказы о том, какова Ларочка в ратном деле, она отказывалась слушать - это, по её мнению, были мои фантазии для самооправдания.
Мне кажется, Ларочка не могла рационализировать это в силу слишком юного возраста, но где-то в душе прекрасно чувствовала всю психологическую выгоду провоцирования конфликта с целью попасть в конечном итоге в положение жертвы. С присущей детям наблюдательностью она заметила, что мне не верят, и что она может сколько угодно давать волю своей агрессии без опасности быть наказанной.
К чему я это вспомнила?
Да совсем не для того, чтобы припомнить детские обиды. Тем более, то жизнь всё расставила по своим местам, и Ларочка за всё доброе, что она натворила, живя на земле, уже наказана так, что я иной раз думаю, не перестарался ли Всевышний.
Просто я недавно прочла у о. Иакова Кротова его размышления о том, как некая общность людей в который раз вступила в конфликт с другой общностью; но первая общность, которая более сильная, более развитая и лучше умеет защищаться, немножко перестаралась с самообороной и треснула другую общность спиною о диван. И та, вторая, общность теперь громко плачет. А потом покажет маме синяки. Да, собственно уже показала. Действительно, синяки есть. И изрядные. Только вот и у первой стороны тоже руки покусаны. До крови.
Как-то мне структура конфликта и поведение сторон, а также реакция "родителей" до боли напомнила те детские драки. Один в один. Отца Иакова я очень уважаю, но иногда с удивлением думаю, изучал ли он вообще логику? Или доступен ли ему хотя бы обыкновенный обывательский здравый смысл?
И знаете, что я вам скажу? Чтоб какая-нибудь дура опять не написала, что я развожу "уголовный бедлам"? Мне жаль ВСЕХ страдающих детей. Мне жаль ВСЕХ невинно убиенных. К какой бы общности они не принадлежали. Невинный - он невинный и есть, неважно, на котором он берегу. Только вот... Вы, наверное, удивитесь - но сильных мне жалко немного больше. Потому что им всегда будут говорить, что раз они сильные, то должны сдерживаться и не выходить за пределы необходимой самообороны. Потому что им всё равно никто никогда не поверит, что выйти за пределы пришлось. Даже если вдруг однажды откроется, что они сто раз правы.
Характер у меня при этом был спокойный и покладистый. Просто находка для взрослых: дадут игрушки, скажут играть потихоньку самостоятельно - ребёнок играет; книжку с картинками дадут - так и вообще праздник души для всех и сплошной пир духа - сидит дитя спокойно на диванчике, картинки разглядывает, в самом крайнем случае тихо
В общем, была я тем, что в народе называется "тюха".
С самых детских лет дружили мы с... Назовём её Ларочкой - полной моею противоположностью. Маленькая, вертлявая, шумная, к книгам не прилежная. Но зато хорошо рисовала и была физически очень ловка. Наши родители работали вместе и тоже были дружны. Пока мы с Ларочкой ходили в детский сад, всё в наших играх было прекрасно. Когда мы подросли, нас определили в разные школы, поэтому встречаться мы стали пореже, но всё равно - охотно ходили друг другу в гости и подолгу играли вместе. Тут проявилась одна маленькая странность в Ларочке. Почти каждая наша игра, когда взрослых не было дома, кончалась дракой. Это было неприятно и жутковато, когда Ларочка, посреди какой-нибудь уютной возни со спящими игрушками или мирного рисования, вдруг вперяла в меня потяжелевший взгляд и тихим голосом, в котором клокотала явственная угроза, предлагала: "А давай подерёмся!" Драться мне не хотелось. Я отказывалась. Тогда она начинала разбрасывать игрушки, рвать мои рисунки или просто наносить довольно ощутимые удары.
Драться я не любила и не умела. Более того, я вообще считала диким, что девочки должны драться друг с другом, да ещё безо всякого повода (драку с поводом я всё же допускала). Но Ларочка налетала с какой-то недетской злостью, и мне ничего не оставалось как защищаться. Иногда я даже пыталась перейти в наступление, но Ларочка была ловчей, и мне прилетало больше. Входя в раж, Ларочка начинала кусаться, впиваясь мне в руки. Если я в процессе драки пыталась уйти домой, она становилась у двери и не пускала, побуждая оттаскивать себя и провоцируя всё ту же драку. Если дело было в нашей квартире, она отказывалась уходить.
Теперь-то я понимаю, что она вымещала на мне всю ту бессильную ярость, которую не могла обратить против родителей. Мать у неё была редкостная дура, отец - негодяй; оба были заняты своими разборками, а ребёнок для них служил родом домашнего животного. Они били и унижали её, и свою агрессию, свой гнев она обращала на тех, кто, как она считала, не может дать отпор. Позже она мне призналась, что мучила котёнка. Я была не столь беззащитна, как котёнок, и вот тут-то и начинается самое интересное.
Я НИКОГДА не бывала зачинщиком драк. Но я почти ВСЕГДА оказывалась виновата. Как?
Практически все наши драки завершались по определённому сценарию. Дойдя до полного отчаяния мучимого существа, которому уже нечего терять, до темноты в глазах, до звона в ушах и такой ярости против мучителя, которая вот-вот разорвёт всё твоё существо, я или наносила удар изо всей силы, или последним усилием отшвыривала от себя человекообразную собачонку, висевшую на мне, или отталкивала её - она летела, ударялась обо что-нибудь спиной, головой или иной частью тела и принималась истошно орать. Мне становилось страшно: вдруг я ей что-то повредила? Она была ловчее и выносливей, но я была корпулентней, за счёт чего мой удар или толчок получались мощнее. После этого Ларочка иногда жаловалась на меня родителям (а то и моей маме), но гораздо чаще скромно демонстрировала свои синяки вечером своей маме в ванной, после чего сообщала, что это я её ударила или толкнула.
Я тоже пыталась жаловаться. Мне никто не верил. Я была крупнее, а значит - сильнее, а раз сильнее, значит, должна была сдерживаться. Мою маму возмущало то, что я, такая большая, вообще лезу в драку с Ларочкой, такой хрупкой и миниатюрной. Мои рассказы о том, какова Ларочка в ратном деле, она отказывалась слушать - это, по её мнению, были мои фантазии для самооправдания.
Мне кажется, Ларочка не могла рационализировать это в силу слишком юного возраста, но где-то в душе прекрасно чувствовала всю психологическую выгоду провоцирования конфликта с целью попасть в конечном итоге в положение жертвы. С присущей детям наблюдательностью она заметила, что мне не верят, и что она может сколько угодно давать волю своей агрессии без опасности быть наказанной.
К чему я это вспомнила?
Да совсем не для того, чтобы припомнить детские обиды. Тем более, то жизнь всё расставила по своим местам, и Ларочка за всё доброе, что она натворила, живя на земле, уже наказана так, что я иной раз думаю, не перестарался ли Всевышний.
Просто я недавно прочла у о. Иакова Кротова его размышления о том, как некая общность людей в который раз вступила в конфликт с другой общностью; но первая общность, которая более сильная, более развитая и лучше умеет защищаться, немножко перестаралась с самообороной и треснула другую общность спиною о диван. И та, вторая, общность теперь громко плачет. А потом покажет маме синяки. Да, собственно уже показала. Действительно, синяки есть. И изрядные. Только вот и у первой стороны тоже руки покусаны. До крови.
Как-то мне структура конфликта и поведение сторон, а также реакция "родителей" до боли напомнила те детские драки. Один в один. Отца Иакова я очень уважаю, но иногда с удивлением думаю, изучал ли он вообще логику? Или доступен ли ему хотя бы обыкновенный обывательский здравый смысл?
И знаете, что я вам скажу? Чтоб какая-нибудь дура опять не написала, что я развожу "уголовный бедлам"? Мне жаль ВСЕХ страдающих детей. Мне жаль ВСЕХ невинно убиенных. К какой бы общности они не принадлежали. Невинный - он невинный и есть, неважно, на котором он берегу. Только вот... Вы, наверное, удивитесь - но сильных мне жалко немного больше. Потому что им всегда будут говорить, что раз они сильные, то должны сдерживаться и не выходить за пределы необходимой самообороны. Потому что им всё равно никто никогда не поверит, что выйти за пределы пришлось. Даже если вдруг однажды откроется, что они сто раз правы.
