maria_gorynceva (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
maria_gorynceva) wrote2015-04-03 08:20 pm
maria_gorynceva) wrote2015-04-03 08:20 pm
Entry tags:
Немного креатива на животрепещущую тему
Известно же: люди дикие, у которых даже своей письменности нет, думают, что слово и предмет, называемый этим словом - это практически одно и то же. Если чего-то не называть, так этого как бы и нет вовсе. Не помню, в какой антропологической статье я прочитала про такой случай. На одном из островов Полинезии работали учёные в некоей деревне. Ну и местные жители рассказали им про одного своего односельчанина, что однажды он совершил нехороший поступок (то ли спьяну, то ли переклинило где) - совокупился со своей собачкой. Все в деревне знали, что действо с собачкой имело место (откуда - не спрашивайте, деревня же!), но при этом никогда при упомянутом гражданине даже самого слова "собачка" не произносили и предупредили учёных строго-настрого, чтобы и они ни о чём подобном с тем человеком не заговаривали. И было так вовсе не потому, что они были такие тактичные и жалели оступившегося, а потому, что пока его проступок в его присутствии не был обозначен словом, можно было считать, что никакого проступка и не было - ну а что там за глаза говорят тайные свидетели, которые всей деревне про увиденное растрепали, это несчитово. Главное, чтобы слово и человек, совершивший поступок, обозначаемый словом, не сошлись в одном месте в одно время. Потому что иначе поступок пришлось бы считать существующим, и гражданин был бы вынужден совершить ритуальное самоубийство, спрыгнув с высокой пальмы. А односельчане всё-таки добрые были, даром что бывшие охотники за головами - уж пусть живёт!
Некоторые действия некоторых вполне цивилизованных сограждан, не только буквы знающих, но ещё и облечённых какой-никакой властью, очень мне напоминают действия односельчан того любителя собачек. Не названо - значит, этого нет. Об этом мой рассказ.
* * *
Депутатша Озимая стащила с носа очки, зажмурилась и потёрлась лицом о свою дрожащую ладонь. Устала Марина Семёновна, очень устала. Дума только что одобрила в третьем чтении законопроект, порождённый Мариной Семёновной. Он запрещал упоминать вслух и письменно названия некоторых духоподъёмных веществ, используемых также и в медицине. Ни на русском языке, ни на иностранных. Впрочем, иностранные языки уже запретили раньше – на основании закона, также родившегося из законопроекта г-жи Озимой.
Марина Семёновна была довольна. Наконец-то слова, обозначающие эту заразу, которая подрывает здоровье нации, уйдут из языка! Да что там обозначения заразы – называть составляющие заразы или вещества, благодаря реакции которых образуются другие, нехорошие вещества, тоже нельзя! Недопустимо говорить вслух про кое-каких зелёных и не совсем зелёных друзей – тех, которые со шляпками (особенно если шляпка красная и в белую крапинку), и тех, у которых нет шляпок, но зато есть нехорошие листики, стебельки и семена.
На столе у депутатши распухала распечатанными письмами изящная кожаная папочка с металлической плакеткой. Марина Семёновна вздохнула и снова потёрлась лицом о ладонь. Вон сколько почты скопилось – а за недосугом, всё за недосугом! Когда читать-то, когда то законопроект, то голосование? Что это? А, врачи опять протестуют! Ну этих хлебом не корми, только дай побузить! Что? Им не нравится, что теперь не выпишешь рецепт для этих, ну больных той, запрещённой болезнью! Которую нельзя называть вслух, но от которой иногда кончают жизнь самоубийством, потому что якобы болит очень. Вот и пишут эти утомительные медики, что обезболивающие должны быть доступны. Э нет, товарищи, из-за горстки больных гробить здоровье нации! В этом вопросе, как ни в каком другом, следует проявить принципиальность и твёрдость. В корзину!
Марина Семёновна нажала на кнопочку селектора, вызвала секретаршу Ниночку и попросила горячего чаю. Через несколько минут Ниночка вплыла с жостовским подносиком, на котором в большой чашке с гжельской росписью дымился чай и рядом на салфеточке лежала пачка сладкой соломки, которую так любила депутатша. Марина Семёновна задумчиво взяла сладкую палочку, макнула её в чай, откусила – и тут взгляд её споткнулся о буквы на упаковке. «Соломка сладкая». Соломка. Со-лом-ка. А вы знаете, из стеблей какого растения делают соломку? И что потом из той соломки получают?
-- Ни-на! – страшным, севшим голосом вскрикнула депутатша. – Нина, ну-ка, скажите, что делают из соломки?
-- Соломенная шляпка золотая, -- гремя посудой в приёмной, легкомысленно пропела Нина.
-- Тьфу на вас! – вскрикнула Марина Семёновна. – Идите сюда, садитесь и пишите.
Нина покорно порхнула к компьютеру, мгновенно создала новый документ и с готовностью занесла над клавиатурой все десять пальцев, как будто готовилась исполнить соло на рояле. Марина Семёновна немного подумала и принялась диктовать. Кабинет наполнился бойким костяным цокотом клавиш.
-- Законопроект о запрете названий продуктов питания, пропагандирующих вещества, названия которых запрещены, или наводящих на мысли о таких веществах. Соломка сладкая… Батон с маком… Конопляное масло… Икра грибная… И вот что… когда закончим, создайте другой документ – фильмы вроде «Соломенной шляпки» тоже следует запретить.
* * *
У Марины Семёновны дома проводили вечер пятницы внуки: двенадцатилетняя Любаша и шестилетний Игорёк. Мальчик сидел у пианино и пытался по нотам разучить какую-то пьесу. Любаша, умостившись перед бабушкиным ноутбуком, составляла себе плейлист. «Под луной серебрится дорожка, и бегут облака под луной. Погоди, мой хороший, немножко, не спеши расставаться со мной!» -- вдруг запел из колонок вкрадчивый цыганский голос. Внучка быстро выключила звук, чтобы не мешать брату заниматься, но Марина Семёновна, погружённая в чтение безыдейного романа иностранного писателя Паэльо, вздрогнула. «Дорожка! Серебрится! А с коего ляда она там серебрится? Кто её рассыпал?» -- завертелись в голове мысли. Она опять тяжело вздохнула, полезла в сумку и достала блокнот и ручку. Затем, приложив ручку к устам и приняв тем самым позу знаменитой дамы с помпейской фрески, задумалась, что же теперь следует запретить: романсы, дорожки или цыган?
-- Баба, -- отвлёк Марину Семёновну от государственных дум Игорёк, -- А почему твой ноут называется «Макбук», а на нём не мак, а огрызок яблока?
«Так. Макбук. Мак. Мак, мак, дурак. Запретить прибор нельзя – сам Вениамин Вениаминович, не говоря уже об Анатолии Дмитриевиче, такими пользуется. Значит, надо изменить название и дизайн. Огрызок этот чёртов заклеивать чем-нибудь. А кто не заклеит – тому два года общего режима», -- размышляла депутатша, делая пометку в блокноте. Игорёк в это время застрял в каком-то пассаже, пытаясь проскочить его заплетающимися пальцами.
-- Ну почему ты не считаешь, куда так спешишь? Вот поэтому ты и сбиваешься, – недовольно заметила бабушка, подошла к инструменту и наклонилась, чтобы посмотреть в ноты. Оказывается, Игорёк играл какую-то русскую народную песню (Марина Семёновна удовлетворённо кивнула), про журавля. Но присмотревшись к тексту песни, похолодела.
Повадился, повадился,
Повадился, повадился
Вор-журавель,
Вор-журавель
На мою-то, на мою-то,
На мою-то, на мою-то
Лён-конопель,
Лён-конопель!
-- Боже мой, и это они дают детям! – простонала Марина Семёновна. Она смахнула с пюпитра ноты и почти столкнула внука с вертящегося стульчика.
-- Баба, но я не доучил, -- расстроился мальчик, -- а у меня завтра урок. Мама ругаться будет!
-- Я поговорю с твоей матерью! – сурово бросила Марина Семёновна. И с учительницей музыки тоже поговорю! Уж и сядет она у меня на пару лет за пропаганду! Ты хоть понимаешь, зачем и куда этот криминальный журавель повадился, а? Нет? Он хотел набрать цветочков этого ужасного растения, чтобы получить вещество, изменяющее сознание! Он преступник! А тот, кто распахал пашенку за лесом и посеял эти запрещённые культуры – преступник вдвойне, потому что способствует распространению отравы и криминального бизнеса!
Она упала в кресло и сделала ещё одну пометку в блокноте. Раздался голос Любаши:
-- Ба, а разве лён вы тоже запретили?
-- С чего вдруг? – удивилась Марина Семёновна.
-- Ну так лён-конопель же в песенке. Вместе идут. А мне для ролёвки надо рубашечку пошить. Сказали, что лучше всего из льна. А ещё нам рассказывали и даже показывали, как из него волокно получали. В смысле из стеблей. И сказали, что лён – это трава. А я им сказала, что слово «трава» вы тоже запретили. И что стишок «Травка зеленеет, солнышко блестит» теперь детям учить нельзя.
-- Нельзя, -- сурово подтвердила Марина Семёновна, -- и про этого жуткого мальчика с нездоровым прозвищем вместо имени… Травку! Никаких «Приключений Травки»!
В это время Любаша включила свой плейлист. Ей хотелось сделать приятное бабушке, поэтому она выбрала русские песни – народные или на стихи русских поэтов. Трио сладкоголосых дядечек запело «Отговорила роща золотая». Марина Семёновна обрадовалась и даже начала подпевать вместе с внучкой, пока не подавилась словами «о всех ушедших грезит конопляник». Как?! Чего это он там грезит, конопляник-то? С широким, понимаешь ли, месяцем! Над голубым прудом! И опять эти чёртовы журавли, которые уже сами лететь не могут, их относит ветер вдаль – конечно, когда грёзы пришли, какие полёты! Бабушка приказала внучке немедленно выключить эту бездуховность, а блокноте появилась помета: «Есенина внести в списки поэтов, запрещённых для молодёжной аудитории (возрастная группа до 35 лет)».
-- Пойдёмте-ка погуляем перед сном, -- решила Марина Семёновна и вышла на лоджию, чтобы проверить лично, какие стоят погоды (термометрам-барометрам она не доверяла). На соседской лоджии слышалась какая-то возня, скрипы и мужские голоса.
-- Тут винт подтянуть надо, не то слетит всё к **еням, -- сказал голос соседа.
-- Да тут, Михалыч, вообще оба винта заменить надо – вишь, резьба стёрлась, развалится того гляди конструкция-то, -- отозвался другой голос.
Стакнулись они все, что ли? Марина Семёновна быстро шагнула в комнату и плотно закрыла дверь. Так, надо подумать, чем же заменить такое неудобное слово, вызывающее совершенно неуместные ассоциации. Не надо говорить «винт», чёрт знает что в голове может возникнуть от таких слов, следует обозначать предмет, о котором беседовали соседи, как крепёжное изделие для соединения деталей, с внутренней резьбой или без неё. Или просто крепёжное изделие. Говорили же когда-то, в дни молодости Марины Семёновны, «изделие номер один» и «изделие номер два». Про первое мало кто знал, потому что это были ракеты, а про второе даже школьникам было известно, что это презервативы.
* * *
После прогулки, за вечерним чаем, когда Марина Семёновна пыталась заставить Игорька съесть творожный сырок, Любаша вдруг сказала:
-- А мы у Вильки Попова на дне рождения в новую игру играли. Крокодил называется. Так ржачно!
-- Ш-ш-то? – надеясь, что ослышалась, переспросила бабушка, невероятным усилием удержав выпадающую из пальцев чашку и забыв, что запретила внучке произносить слово «ржачно».
-- Ржачно, говорю!
-- А что за игра? – внутренне затаившись, вкрадчиво спросила Марина Семёновна.
-- Ну как, выбирают ведущего. Потом считаются, или жребий бросают, или кто-то сам вызывается – ну, в общем, один человек загадывает слово или предложение и говорит на ухо ведущему. Потом тот человек начинает всем показывать без слов, только руками и ногами, и лицом то слово. Или слова из предложения. А все угадывают. А когда угадают, ведущий говорит, правильно или нет.
-- А почему «крокодил»?
-- А я ж откуда знаю? Так назвали. Да какая разница, ба, как назвать? Главное -- играть в неё весело.
-- Больше к этому Вильке не ходи! – мрачно приказала Марина Семёновна. Он для тебя неподходящее знакомство. Я проверю, кто его родители. Совершенно не контролируют, чем занимаются дети! И что за имя такое – Вилька?
-- Он говорит, что его дедушка-коммунист так назвал. В честь Владимира Ильича Ленина. Видишь, я даже выучила, как Ленина звать, -- сказала Любаша с нажимом, напоминая бабушке о её упрёках, что внучка не знает великих людей из родной истории. На самом деле ей было важно знать, откуда появилось такое редкое имя как Виль, потому что им были исписаны целые странички в её тайном блокнотике и даже рядом иногда появлялся вензелёк «ЛП» -- Любовь Попова. А на обложках тетрадок, которые могли попасть в школе в чужие руки, она писала: «Ленин – вождь мирового пролетариата» или «Владимир Ильич Ленин – любовь» (последнее слово чаще обозначалось сердечком, раскрашенным в красный цвет).
Марине Семёновне было лень вставать за блокнотом, поэтому она мысленно завязала узелок: не забыть поставить вопрос о запрете детских игр с сомнительными названиями. Любаша пожала плечами и быстро допила чай, чтобы успеть перед сном ещё вывесить «В контакте» на стену картинку с «Аткритка-ком», тем более что бабушкино внимание было отвлечено тем фактом, что сырок с тарелки Игорька незаметно переместился за батарею.
* * *
Внуки спали. То есть по каким-то невнятным шорохам из спальни Марина Семёновна догадывалась, что Любаша на самом деле тайно виснет в соцсетях через посредство айфона, заранее скрытого, видимо, в наволочке (а врала, что забыла айфон дома, бабкин брала, чтобы родителям позвонить!), но надо было работать. Поэтому бабушка Марина зажгла торшер, подвинула его к письменному столу и вновь превратилась в депутатшу Озимую. Ей предстояло написать статью о традиционных ценностях русского народа. Не доверяя всей этой технике, Марина Семёновна не стала создавать документ в ноуте с огрызком, а положила перед собой стопочку чистых листов бумаги, взяла ручку и вновь уподобилась задумчивой даме из Помпей. «Нашу партию часто упрекают в том, что мы хотим возродить исконную, посконную Русь. Но давайте разберёмся, а так ли уж плоха посконность? Ведь посконь относится к кругу традиционных понятий…» -- через некоторое время вывела она и тут испытала какой-то лёгкий внутренний толчок.
Толкнуло её что-то смутное, услышанное краем уха во время прогулки от Любаши, которую бабушка особо не слушала, потому что надо было следить за Игорьком, норовившим форсировать вплавь все самые глубокие лужи на пути. Что-то девочка рассказывала про свою ролевую игру, одежду из травяных волокон (тьфу ты, опять трава!), и слово «посконь» там мелькало. И Марина Семёновна помнила, что что-то ей в этом рассказе не понравилось, но она помнила только своё ощущение. Пришлось всё-таки открыть прибор с огрызком и неуставным названием и воспользоваться гнусным американским поисковиком, в котором можно отыскать при желании практически всё, в том числе и заразу, -- поэтому-то депутатша Глазулина вместе с депутатом Баллоновым выдвинули предложение его запретить. Конечно, запретят, это только вопрос времени, но, конечно, депутатам по спецразрешению можно будет пользоваться. Надо же хотя бы знать, что думают о нас враги и пресекать их идеологические козни на корню!
Марина Семёновна вбила в строку поисковика «посконь», нажала «энтер» и обмерла. Первый же словарь выдал: «Первое: мужская особь конопли с более тонким стеблем, чем у женской особи. Второе: домотканый холст из волокна этой конопли (устар.)». Марина Семёновна откинулась на спинку стула и закрыла лицо руками. За окном что-то с шумом рухнуло, звеня по жестяным откосам. То ли кусок зимнего лежалого снега с крыши сошёл, то ли духовные скрепы подломились.
От автора: Автор, который отродясь не пробовал никакой заразы, кроме эпизодических проб сугубо легальных напитков, содержащих этиловый спирт в различных концентрациях, и сигарет с засушенными листьями растения Nicotiana, считает, что проблема потребления средств, изменяющих сознание, в нашей стране стоит очень остро. Однако автор также полагает, что ни элементами карго-культа (введём систему наказаний как в Китае или Таиланде, и проблема постепенно рассосётся), ни приёмами, основанными на магическом мышлении (не будем называть явление, и оно исчезнет, потому что существует только то, что названо) ничего не решается. Потому что если кто-то всё-таки плотски возлюбил собачку, то называй - не называй, а поступок этот уже существует. И если в случае с собачкой молчание окружающих имело смысл, то в случае с дурью (уж назовём вещи своими именами) никакие фигуры умолчания не помогут. Те, кто торгует и те, кто покупают, друг друга всё равно найдут. А вот тем, кто ни сном ни духом к таким делам не причастны, будет создан ещё один источник головной боли.
Проблему-то надо комплексно решать - снизу доверху. Но если с низом всё более-менее понятно, то вот как быть с верхом? А-а, вот то-то же. Запретить слова проще.
Некоторые действия некоторых вполне цивилизованных сограждан, не только буквы знающих, но ещё и облечённых какой-никакой властью, очень мне напоминают действия односельчан того любителя собачек. Не названо - значит, этого нет. Об этом мой рассказ.
* * *
Депутатша Озимая стащила с носа очки, зажмурилась и потёрлась лицом о свою дрожащую ладонь. Устала Марина Семёновна, очень устала. Дума только что одобрила в третьем чтении законопроект, порождённый Мариной Семёновной. Он запрещал упоминать вслух и письменно названия некоторых духоподъёмных веществ, используемых также и в медицине. Ни на русском языке, ни на иностранных. Впрочем, иностранные языки уже запретили раньше – на основании закона, также родившегося из законопроекта г-жи Озимой.
Марина Семёновна была довольна. Наконец-то слова, обозначающие эту заразу, которая подрывает здоровье нации, уйдут из языка! Да что там обозначения заразы – называть составляющие заразы или вещества, благодаря реакции которых образуются другие, нехорошие вещества, тоже нельзя! Недопустимо говорить вслух про кое-каких зелёных и не совсем зелёных друзей – тех, которые со шляпками (особенно если шляпка красная и в белую крапинку), и тех, у которых нет шляпок, но зато есть нехорошие листики, стебельки и семена.
На столе у депутатши распухала распечатанными письмами изящная кожаная папочка с металлической плакеткой. Марина Семёновна вздохнула и снова потёрлась лицом о ладонь. Вон сколько почты скопилось – а за недосугом, всё за недосугом! Когда читать-то, когда то законопроект, то голосование? Что это? А, врачи опять протестуют! Ну этих хлебом не корми, только дай побузить! Что? Им не нравится, что теперь не выпишешь рецепт для этих, ну больных той, запрещённой болезнью! Которую нельзя называть вслух, но от которой иногда кончают жизнь самоубийством, потому что якобы болит очень. Вот и пишут эти утомительные медики, что обезболивающие должны быть доступны. Э нет, товарищи, из-за горстки больных гробить здоровье нации! В этом вопросе, как ни в каком другом, следует проявить принципиальность и твёрдость. В корзину!
Марина Семёновна нажала на кнопочку селектора, вызвала секретаршу Ниночку и попросила горячего чаю. Через несколько минут Ниночка вплыла с жостовским подносиком, на котором в большой чашке с гжельской росписью дымился чай и рядом на салфеточке лежала пачка сладкой соломки, которую так любила депутатша. Марина Семёновна задумчиво взяла сладкую палочку, макнула её в чай, откусила – и тут взгляд её споткнулся о буквы на упаковке. «Соломка сладкая». Соломка. Со-лом-ка. А вы знаете, из стеблей какого растения делают соломку? И что потом из той соломки получают?
-- Ни-на! – страшным, севшим голосом вскрикнула депутатша. – Нина, ну-ка, скажите, что делают из соломки?
-- Соломенная шляпка золотая, -- гремя посудой в приёмной, легкомысленно пропела Нина.
-- Тьфу на вас! – вскрикнула Марина Семёновна. – Идите сюда, садитесь и пишите.
Нина покорно порхнула к компьютеру, мгновенно создала новый документ и с готовностью занесла над клавиатурой все десять пальцев, как будто готовилась исполнить соло на рояле. Марина Семёновна немного подумала и принялась диктовать. Кабинет наполнился бойким костяным цокотом клавиш.
-- Законопроект о запрете названий продуктов питания, пропагандирующих вещества, названия которых запрещены, или наводящих на мысли о таких веществах. Соломка сладкая… Батон с маком… Конопляное масло… Икра грибная… И вот что… когда закончим, создайте другой документ – фильмы вроде «Соломенной шляпки» тоже следует запретить.
* * *
У Марины Семёновны дома проводили вечер пятницы внуки: двенадцатилетняя Любаша и шестилетний Игорёк. Мальчик сидел у пианино и пытался по нотам разучить какую-то пьесу. Любаша, умостившись перед бабушкиным ноутбуком, составляла себе плейлист. «Под луной серебрится дорожка, и бегут облака под луной. Погоди, мой хороший, немножко, не спеши расставаться со мной!» -- вдруг запел из колонок вкрадчивый цыганский голос. Внучка быстро выключила звук, чтобы не мешать брату заниматься, но Марина Семёновна, погружённая в чтение безыдейного романа иностранного писателя Паэльо, вздрогнула. «Дорожка! Серебрится! А с коего ляда она там серебрится? Кто её рассыпал?» -- завертелись в голове мысли. Она опять тяжело вздохнула, полезла в сумку и достала блокнот и ручку. Затем, приложив ручку к устам и приняв тем самым позу знаменитой дамы с помпейской фрески, задумалась, что же теперь следует запретить: романсы, дорожки или цыган?
-- Баба, -- отвлёк Марину Семёновну от государственных дум Игорёк, -- А почему твой ноут называется «Макбук», а на нём не мак, а огрызок яблока?
«Так. Макбук. Мак. Мак, мак, дурак. Запретить прибор нельзя – сам Вениамин Вениаминович, не говоря уже об Анатолии Дмитриевиче, такими пользуется. Значит, надо изменить название и дизайн. Огрызок этот чёртов заклеивать чем-нибудь. А кто не заклеит – тому два года общего режима», -- размышляла депутатша, делая пометку в блокноте. Игорёк в это время застрял в каком-то пассаже, пытаясь проскочить его заплетающимися пальцами.
-- Ну почему ты не считаешь, куда так спешишь? Вот поэтому ты и сбиваешься, – недовольно заметила бабушка, подошла к инструменту и наклонилась, чтобы посмотреть в ноты. Оказывается, Игорёк играл какую-то русскую народную песню (Марина Семёновна удовлетворённо кивнула), про журавля. Но присмотревшись к тексту песни, похолодела.
Повадился, повадился,
Повадился, повадился
Вор-журавель,
Вор-журавель
На мою-то, на мою-то,
На мою-то, на мою-то
Лён-конопель,
Лён-конопель!
-- Боже мой, и это они дают детям! – простонала Марина Семёновна. Она смахнула с пюпитра ноты и почти столкнула внука с вертящегося стульчика.
-- Баба, но я не доучил, -- расстроился мальчик, -- а у меня завтра урок. Мама ругаться будет!
-- Я поговорю с твоей матерью! – сурово бросила Марина Семёновна. И с учительницей музыки тоже поговорю! Уж и сядет она у меня на пару лет за пропаганду! Ты хоть понимаешь, зачем и куда этот криминальный журавель повадился, а? Нет? Он хотел набрать цветочков этого ужасного растения, чтобы получить вещество, изменяющее сознание! Он преступник! А тот, кто распахал пашенку за лесом и посеял эти запрещённые культуры – преступник вдвойне, потому что способствует распространению отравы и криминального бизнеса!
Она упала в кресло и сделала ещё одну пометку в блокноте. Раздался голос Любаши:
-- Ба, а разве лён вы тоже запретили?
-- С чего вдруг? – удивилась Марина Семёновна.
-- Ну так лён-конопель же в песенке. Вместе идут. А мне для ролёвки надо рубашечку пошить. Сказали, что лучше всего из льна. А ещё нам рассказывали и даже показывали, как из него волокно получали. В смысле из стеблей. И сказали, что лён – это трава. А я им сказала, что слово «трава» вы тоже запретили. И что стишок «Травка зеленеет, солнышко блестит» теперь детям учить нельзя.
-- Нельзя, -- сурово подтвердила Марина Семёновна, -- и про этого жуткого мальчика с нездоровым прозвищем вместо имени… Травку! Никаких «Приключений Травки»!
В это время Любаша включила свой плейлист. Ей хотелось сделать приятное бабушке, поэтому она выбрала русские песни – народные или на стихи русских поэтов. Трио сладкоголосых дядечек запело «Отговорила роща золотая». Марина Семёновна обрадовалась и даже начала подпевать вместе с внучкой, пока не подавилась словами «о всех ушедших грезит конопляник». Как?! Чего это он там грезит, конопляник-то? С широким, понимаешь ли, месяцем! Над голубым прудом! И опять эти чёртовы журавли, которые уже сами лететь не могут, их относит ветер вдаль – конечно, когда грёзы пришли, какие полёты! Бабушка приказала внучке немедленно выключить эту бездуховность, а блокноте появилась помета: «Есенина внести в списки поэтов, запрещённых для молодёжной аудитории (возрастная группа до 35 лет)».
-- Пойдёмте-ка погуляем перед сном, -- решила Марина Семёновна и вышла на лоджию, чтобы проверить лично, какие стоят погоды (термометрам-барометрам она не доверяла). На соседской лоджии слышалась какая-то возня, скрипы и мужские голоса.
-- Тут винт подтянуть надо, не то слетит всё к **еням, -- сказал голос соседа.
-- Да тут, Михалыч, вообще оба винта заменить надо – вишь, резьба стёрлась, развалится того гляди конструкция-то, -- отозвался другой голос.
Стакнулись они все, что ли? Марина Семёновна быстро шагнула в комнату и плотно закрыла дверь. Так, надо подумать, чем же заменить такое неудобное слово, вызывающее совершенно неуместные ассоциации. Не надо говорить «винт», чёрт знает что в голове может возникнуть от таких слов, следует обозначать предмет, о котором беседовали соседи, как крепёжное изделие для соединения деталей, с внутренней резьбой или без неё. Или просто крепёжное изделие. Говорили же когда-то, в дни молодости Марины Семёновны, «изделие номер один» и «изделие номер два». Про первое мало кто знал, потому что это были ракеты, а про второе даже школьникам было известно, что это презервативы.
* * *
После прогулки, за вечерним чаем, когда Марина Семёновна пыталась заставить Игорька съесть творожный сырок, Любаша вдруг сказала:
-- А мы у Вильки Попова на дне рождения в новую игру играли. Крокодил называется. Так ржачно!
-- Ш-ш-то? – надеясь, что ослышалась, переспросила бабушка, невероятным усилием удержав выпадающую из пальцев чашку и забыв, что запретила внучке произносить слово «ржачно».
-- Ржачно, говорю!
-- А что за игра? – внутренне затаившись, вкрадчиво спросила Марина Семёновна.
-- Ну как, выбирают ведущего. Потом считаются, или жребий бросают, или кто-то сам вызывается – ну, в общем, один человек загадывает слово или предложение и говорит на ухо ведущему. Потом тот человек начинает всем показывать без слов, только руками и ногами, и лицом то слово. Или слова из предложения. А все угадывают. А когда угадают, ведущий говорит, правильно или нет.
-- А почему «крокодил»?
-- А я ж откуда знаю? Так назвали. Да какая разница, ба, как назвать? Главное -- играть в неё весело.
-- Больше к этому Вильке не ходи! – мрачно приказала Марина Семёновна. Он для тебя неподходящее знакомство. Я проверю, кто его родители. Совершенно не контролируют, чем занимаются дети! И что за имя такое – Вилька?
-- Он говорит, что его дедушка-коммунист так назвал. В честь Владимира Ильича Ленина. Видишь, я даже выучила, как Ленина звать, -- сказала Любаша с нажимом, напоминая бабушке о её упрёках, что внучка не знает великих людей из родной истории. На самом деле ей было важно знать, откуда появилось такое редкое имя как Виль, потому что им были исписаны целые странички в её тайном блокнотике и даже рядом иногда появлялся вензелёк «ЛП» -- Любовь Попова. А на обложках тетрадок, которые могли попасть в школе в чужие руки, она писала: «Ленин – вождь мирового пролетариата» или «Владимир Ильич Ленин – любовь» (последнее слово чаще обозначалось сердечком, раскрашенным в красный цвет).
Марине Семёновне было лень вставать за блокнотом, поэтому она мысленно завязала узелок: не забыть поставить вопрос о запрете детских игр с сомнительными названиями. Любаша пожала плечами и быстро допила чай, чтобы успеть перед сном ещё вывесить «В контакте» на стену картинку с «Аткритка-ком», тем более что бабушкино внимание было отвлечено тем фактом, что сырок с тарелки Игорька незаметно переместился за батарею.
* * *
Внуки спали. То есть по каким-то невнятным шорохам из спальни Марина Семёновна догадывалась, что Любаша на самом деле тайно виснет в соцсетях через посредство айфона, заранее скрытого, видимо, в наволочке (а врала, что забыла айфон дома, бабкин брала, чтобы родителям позвонить!), но надо было работать. Поэтому бабушка Марина зажгла торшер, подвинула его к письменному столу и вновь превратилась в депутатшу Озимую. Ей предстояло написать статью о традиционных ценностях русского народа. Не доверяя всей этой технике, Марина Семёновна не стала создавать документ в ноуте с огрызком, а положила перед собой стопочку чистых листов бумаги, взяла ручку и вновь уподобилась задумчивой даме из Помпей. «Нашу партию часто упрекают в том, что мы хотим возродить исконную, посконную Русь. Но давайте разберёмся, а так ли уж плоха посконность? Ведь посконь относится к кругу традиционных понятий…» -- через некоторое время вывела она и тут испытала какой-то лёгкий внутренний толчок.
Толкнуло её что-то смутное, услышанное краем уха во время прогулки от Любаши, которую бабушка особо не слушала, потому что надо было следить за Игорьком, норовившим форсировать вплавь все самые глубокие лужи на пути. Что-то девочка рассказывала про свою ролевую игру, одежду из травяных волокон (тьфу ты, опять трава!), и слово «посконь» там мелькало. И Марина Семёновна помнила, что что-то ей в этом рассказе не понравилось, но она помнила только своё ощущение. Пришлось всё-таки открыть прибор с огрызком и неуставным названием и воспользоваться гнусным американским поисковиком, в котором можно отыскать при желании практически всё, в том числе и заразу, -- поэтому-то депутатша Глазулина вместе с депутатом Баллоновым выдвинули предложение его запретить. Конечно, запретят, это только вопрос времени, но, конечно, депутатам по спецразрешению можно будет пользоваться. Надо же хотя бы знать, что думают о нас враги и пресекать их идеологические козни на корню!
Марина Семёновна вбила в строку поисковика «посконь», нажала «энтер» и обмерла. Первый же словарь выдал: «Первое: мужская особь конопли с более тонким стеблем, чем у женской особи. Второе: домотканый холст из волокна этой конопли (устар.)». Марина Семёновна откинулась на спинку стула и закрыла лицо руками. За окном что-то с шумом рухнуло, звеня по жестяным откосам. То ли кусок зимнего лежалого снега с крыши сошёл, то ли духовные скрепы подломились.
От автора: Автор, который отродясь не пробовал никакой заразы, кроме эпизодических проб сугубо легальных напитков, содержащих этиловый спирт в различных концентрациях, и сигарет с засушенными листьями растения Nicotiana, считает, что проблема потребления средств, изменяющих сознание, в нашей стране стоит очень остро. Однако автор также полагает, что ни элементами карго-культа (введём систему наказаний как в Китае или Таиланде, и проблема постепенно рассосётся), ни приёмами, основанными на магическом мышлении (не будем называть явление, и оно исчезнет, потому что существует только то, что названо) ничего не решается. Потому что если кто-то всё-таки плотски возлюбил собачку, то называй - не называй, а поступок этот уже существует. И если в случае с собачкой молчание окружающих имело смысл, то в случае с дурью (уж назовём вещи своими именами) никакие фигуры умолчания не помогут. Те, кто торгует и те, кто покупают, друг друга всё равно найдут. А вот тем, кто ни сном ни духом к таким делам не причастны, будет создан ещё один источник головной боли.
Проблему-то надо комплексно решать - снизу доверху. Но если с низом всё более-менее понятно, то вот как быть с верхом? А-а, вот то-то же. Запретить слова проще.
no subject
А вообще очень, очень хорошо!
no subject
Фрейдистские очитки! Но в конце концов, передозировка алкоголя тоже ведёт к летальному исходу!
no subject
И чтоб не отставать от Баллонова, запретить «розовый», «голубой», «петух» и «заднеприводный».
no subject
А перечисленные слова - это уже немножко из другой сферы. Мне вот этой музыкой навеяло. Там прямо по Раневской: жопа есть, а слова нету.
no subject
no subject
Хотя, наверное, если тренироваться какое-то время, то можно отменно деградировать, я думаю.
no subject
no subject
no subject
так всё к делу приобщила.
но жить в этом грустно
и всё чаще встречаются прогнозы, что это надолго...
no subject
Да уж, печально до отчаяния.
no subject
Лучше бы сразу запретили слово "смерть". Про "болезнь" и "боль" я уже даже не говорю.
И всем будет тогда великое счастье.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Я просто оставлю это здесь.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Например, история предмета.
Можно не любить глистов, потому что они противные, но нельзя отказываться от их изучения на этом основании. Как, почему, для чего возникла астрология? Каким инструментарием пользуется? Валиден ли этот инструментарий? Аргументы против астрологических доводов - и проч.
no subject
no subject
Увы, к сожалению, "акутально".
no subject
"полезла в сумку и достала блокнот и ручку. Затем, приложив ручку к устам и приняв тем самым позу знаменитой дамы"
исторически правдивее выглядел бы так:
"полезла в сумку и достала позолоченные баночку и трубочку. Затем, приложив трубочку к носу и приняв тем самым позу знаменитой дамы".
??
no subject
Но это отразится в дальнейших текстах.
no subject
Но если трубочку, то инкрустированную бриллиантами!
Ведь наша героиня - патриотка, а потому она не может сворачивать трубочку из грязной, никчемной зелёной бумажки, подобно какому-нибудь грубому краснопиджачнику, родом из лихих девяностых.